Россия: народ и империя - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Хоскинг cтр.№ 40

В 1802 году при создании министерств предполагалось, что каждое будет представлять ежегодный бюджет, но содержание этих смет хранилось в тайне (даже от Сената), и до 1862 года они утверждались лично царем. Естественно, в таких условиях и речи не могло быть о серьезной официальной проверке расходов. Император по своему желанию мог выделить дополнительные фонды любому министру, особенно своему фавориту, не консультируясь с министром финансов — в этом состояла сама суть самодержавия. Не существовало различия между государственными фондами и личными средствами царя. В 1850 году, когда дефицит составил 33,5 млн. рублей, Николай I скрыл это даже от Государственного Совета, направив туда сфальсифицированные документы, причем фактические расходы военного ведомства были занижены на 38 млн. рублей. Объединенный государственный бюджет появился только в 1862 году, и тогда же Министерство финансов получило полный контроль над всеми расходами. Только тогда, наконец, был положен предел финансовой безответственности двора.

Сперанский разрабатывал и планы финансовой реорганизации, направленные на стабилизацию денежного запаса, поощрение частных предприятий и мобилизацию богатств империи. Одна из главных проблем, доставшихся Александру в наследство, состояла в том, что в обращении находилось огромное количество ассигнаций, бумажных денег, ничем не обеспеченных и напечатанных в предшествующие кризисные годы, особенно во время войн. Неизбежным результатом стала хроническая инфляция. Сперанский предложил, чтобы правительство честно признало ассигнации тем, чем они являлись на самом деле, то есть формой государственного долга, и пообещало погасить этот долг за определенный период, изъяв бумажные деньги из обращения и заменив их серебряными монетами, выпущенными единственным Государственным Банком. Он также предлагал правительству поднять доходы за счет продажи земли государственным крестьянам и замены оброка и подушного налога земельным, выплачиваемым дворянством, а также продажей государственных монополий — например, соляной и водочной — частным лицам, которые заплатят налог на прибыль.

В общем и целом эти предложения представляли смесь принципов физиократов и Адама Смита, вымысел состоял в том, чтобы поднять доверие к способности и готовности государства принять ответственность за собственную валюту. Осуществление этих предложений привело бы к росту частной собственности крестьян, оживлению частной торговли и производства, уменьшению государственного долга и более эффективному использованию национальных ресурсов в интересах государства. Предложения гармонировали по духу с предложениями создания выборных законодательных органов, которые могли бы гарантировать возвращение долга, что, в свою очередь, заложило бы фискальную основу парламентской монархии.

Ожесточенное сопротивление предложениям Сперанского оказали не только земельная знать и «сенаторская партия», но и те, кто считал его сообщником Наполеона. Например, придворный историк Николай Карамзин видел в Государственном Совете всего лишь копию французского революционного учреждения с тем же названием. Однако его возражения Сперанскому шли еще дальше. Карамзина тревожило, что разделение властей представляет собой угрозу для России, которая ввиду своей разнообразности и территориальной необъятности может распасться, если не будет находиться под управлением единой власти. В «Записке о древней и новой России», поданной императору в 1810 году, он, ссылаясь на Киевскую Русь и Московское царство начала XVII века, приводил исторические примеры.

Карамзин не выступал против свободы, даже сам себя иногда называл «республиканцем», но полагал, что лучшим защитником свободы в России является неразделенная власть государя. Его взгляды на управление империей были близки взглядам Екатерины. Карамзин не принимал естественного права, но рассматривал его как нечто, создаваемое монархами, но в то же время отвергал беззаконный деспотизм, олицетворявшийся Павлом I, считая, что монархи должны управлять посредством закона, который сами должны уважать. Знать нужна для того, чтобы сделать монархическое правление эффективным, поэтому она должна иметь власть и корпоративную организацию, по мысли Карамзина, так как дворянство посвящало себя государственной службе, оно было вправе пользоваться плодами труда крепостных. В любом случае крестьяне оказались бы беззащитными и обреченными на нищету без покровительства своих господ и без земли, полученной от них (мысль об освобождении крестьян с землей, очевидно, не приходила Карамзину в голову).

В 1810–1812 годах, в период ухудшения отношений России с Францией, давление на Сперанского усилилось. В некоторых кругах ходили слухи, что он масон, а следовательно, связан с подрывной иностранной организацией. В марте 1812 года Александр после двухчасового, со слезами, разговора, содержание которого осталось неизвестным, уволил его. Несомненно, давление со стороны враждебных Сперанскому сил сыграло в этом увольнении определенную роль, но также верно и то, что Александр давно решил — он не готов в полной мере воплощать в жизнь идеи своего советника. К весне 1812 года император, подталкиваемый неизбежностью войны с Францией, начал рассматривать другие проекты реформировании России, а также возможности финансирования огромной армии.

Вторжение Наполеона стало решающим рубежом в правлении Александра и одним из великих определяющих моментов в эволюции России. Это вторжение породило множество мифов: верных, верных отчасти и совершенно ложных, которые помогли русским определить их собственное отношение к имперскому и национальному единству, по крайней мере, на последующие сто лет, а может быть, и до настоящего времени.

Преобладающая патриотическая легенда гласит: вся нация объединилась для оказания сопротивления врагу. Правда представляется несколько более сложной: российская элита и русские крестьяне с ожесточенной решимостью сражались с Наполеоном, но по разным и порой несовместимым причинам.

Дойдя до Москвы, Наполеон понял — впрочем, возможно, это произошло еще раньше — эта война совсем не похожа на те (за исключением испанской), которые он вел раньше. Когда пламя охватило город, распространившись даже на Кремль, французский император, наконец, осознал — не будет ни решающей победы, ни переговоров о мире. Тогда Наполеон, как говорят, воскликнул: «Это война на истребление, это ужасная стратегия, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… сжигать собственные города!.. Этим людям внушает демон! Какая свирепая решимость! Какой народ! Какой народ!»

Тем не менее русские сначала не решились на такую стратегию. Александр и его генералы боялись пускать Наполеона в глубь страны, как из-за возможных разрушений, так и из-за его потенциально опасного влияния на крепостных, которых французский император пообещал освободить от рабства. Вот что писал один помещик: «Наши мужики, благодаря Пугачеву и другим горячим головам, еще мечтают о какой-то вольности».

В начале войны Александр планировал дать французской армии достойное сражение недалеко от границы и уж никак не намеревался пускать противника к Смоленску. С этим соглашались все военачальники, даже Барклай де Толли, наиболее стойкий приверженец «скифской стратегии». Именно необъятные просторы страны и репутация французской армии привели к тому, что решающее сражение состоялось лишь под Бородино, когда противник прошел девяносто процентов пути до Москвы.