Вера и правда - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Чарская cтр.№ 39

Луч исчезал — значит, была ночь, — сиял снова — золотое солнце вставало над чёрными лесами Андии.

Вместе с солнечным лучом появлялся и седоусый нукер наиба на краю ямы и бросал туда сухие чуреки да спускал на верёвке глиняную чашку с водою: ровно столько, сколько было надо, чтобы пленник не умер с голоду. Иногда вместо нукера подбегала к краю гудыни отвратительная, как ведьма, старая Селтанет и, грозя своими костлявыми кулаками, кричала, бешено сверкая почти безумным взором:

— Эй ты… гяур!.. Собака!.. Керестень!.. Готовься к смерти, если чёрные джинны ещё не утащили в джуджах твою нечистую душу!

В первую минуту, очутившись на дне ямы, Миша почувствовал нечто похожее на облегчение… Ему хотелось как можно скорее избавиться от присутствия врагов. Но после первых же суток, проведённых в яме, молодой человек впал в тяжёлое и мрачное отчаяние.

«Уж скорее бы они покончили со мною!» — искренно желал он, с отвращением оглядываясь на сырые, скользкие стены своей тюрьмы. Ему даже доставляло удовольствие видеть и слышать поносящую его старуху Селтанет. Всё-таки живое существо. Всё-таки человеческий голос.

Днём, когда слышались голоса в ауле и ежечасно мулла-муэдзин выкрикивал с минарета свои призывы к намазам, ему ещё не было так горько и невыносимо. Но зато ночью, когда гробовая тишина воцарялась в Дарго-Ведени, молодой Зарубин впадал в мрачное, унылое состояние, переживая весь ужас погребённого заживо в могиле человека.

Сегодняшняя ночь особенно тяжела Мише. Это не обычно тихая ночь… Нет… Поминутно слышится гул дикой музыки и треск винтовок… Голоса пирующих на гудекане горцев достигают его слуха…

«Очевидно, празднуют новый разбойничий набег на какую-нибудь из наших крепостей, — мысленно решает юноша. — Вот бы очутиться на воле и угостить как следует этих разбойников!» — мечтает он…

На воле!

С этой мечтой надо проститься… Она несбыточна, неисполнима!

Новый припадок раскаяния овладевает несчастным. Послушайся он тогда Поля нова и не бросься очертя голову преследовать врага, не сидел он бы здесь как нелепо пойманный чиж в клетке…

Что-то думают о нём там, в маленькой крепости? Вспоминают ли его? Должно быть, Потапыч выплакал все свои старые глаза по своём ненаглядном Мишеньке! Уж и панихиду, чего доброго, отслужили!

Панихиду! Да, служи её, служи, старик! Завтра его не станет! Сегодня последняя ночь осталась ему, Мише… Седоусый нукер, принёсший ему поутру воды и чуреков, ломаным русским языком пояснил ему:

— Завтра… нема уруса… Секим башка будыт! — и красноречивым жестом провёл рукою по горлу.

Итак, значит, завтра… Что-то поздно надумал Гассан! Или проморить его хочет хорошенько, как следует помучить перед казнью, дать почувствовать всю тяжесть неволи?.. Они это любят, гнусные изуверы.

Миша даже вздрагивает от непреодолимой ненависти к своему злейшему врагу… Нет, положительно что-то роковое есть в их встрече с Гассаном… Хотел убить отца, убьёт сына… Не подоспей тогда Джемал, отец Зарубина давно был бы в могиле… И где он теперь, этот Джемал? Далеко ли от него, Миши… В Дарго-Ведени тогда повезли его… А где это Дарго-Ведени? Может быть, очень далеко, может быть, очень близко. Не всё ли равно! Несладко, должно быть, живётся ему, бедняге!

Что-то холодное и влажное касается щеки Зарубина и прерывает на миг его мысль. Он быстро хватает рукою невидимый предмет и с отвращением отшвыривает его от себя. Отвратительное, скользкое существо, коснувшееся его щеки, была большая земляная жаба, каких водилось немало на дне гуды ни…

И снова прерванные мечты возвращаются к молодому человеку и переносят его на своих розовых крыльях далеко-далеко от чёрной ямы…

Ему вдруг представляется их петербургская столовая… За круглым столом сидит вся семья… Самовар, докипая, поёт свою тихую песенку… Джемал тут же… Он сидит подле Лены и читает ей Лермонтова… Джемал читает образно и красиво, с присущей сыну Востока восторженностью… Мать наливает ему, Мише, новый стакан душистого чая, горячего, крепкого, такого именно, какой он любит… А у него глаза слипаются… Чтение Джемала укачало его… «Скоро надо идти в корпус», — мелькает последняя сознательная мысль в его мозгу, и он засыпает тут же, уронив голову на руки… Ему снятся победы над горцами… Битвы… Схватки… Кавказ… желанный Кавказ, о котором он так мечтает…

Кто-то сквозь сон, слышится ему, зовёт его.

— Сейчас! — отзывается он лениво. Это Джемал, верно, напоминает, что уже время идти в корпус. — Сейчас, Джемал! — сонно лепечет он и с трудом открывает глаза: ни Джемала, ни самовара, ни столовой… Вокруг него та же чёрная гудыня, кишащая жабами и летучими мышами.

О, как сладок был его сон! Сон только!

Но что это? Кто-то зовёт его… Это не седоусый нукер, нет… Голос более нежен и звучен, точно голос ребёнка.

Миша быстро подходит к той стене, над которой слышится он.

При бледном мерцании месяца можно различить человеческую фигуру на откосе ямы. Это совсем небольшая фигурка. Должно быть, ещё мальчик, почти ребёнок… Ну да, так и есть. Ноги, выходящие из-под полы чохи, слишком малы для взрослого, и лицо, освещённое лучами месяца, не потеряло ещё детской округлости… Но кто бы ни был он, ребёнок или взрослый, будь благословен небом его внезапный приход!..

— Пленник… урус, — говорит шёпотом мальчик на своём чеченском наречии, — не бойся… урус… Не надо бояться… Ты не умрёшь завтра… Ты не бойся… Я к тебе пришла… Выпросила у Магомета-Шеффи его бешмет и шальвары и пробралась к тебе… Никто не видал… Все пируют… Рук-эта-намаз сегодня… большой праздник… Старший господин берёт в жёны Зюльму… У-у, хороша Зюльма… И глаза, как звёзды… И губы-розаны… А господин скучает… Я тебе шашлыка принесла с пира… Ешь, хороший шашлык, чесноком приправлен… Алла верды! Не будет смерти завтра… Господин не позволит… Прощай… а то мачеха Зайдет накроет, беда будет! Нам, детям имама, из сераля уходить нельзя. Прощай, урус. Не бойся… Говорю, не будет смерти…

Миша ничего почти не понял, что говорил ему странный мальчик… Но ласковый голос, кроткое личико мальчика и спущенный на верёвке кусок жареного барана как-то оживили и успокоили его.

— Кто ты? — в невольном порыве признательности обратился он к своему неожиданному другу.

Тот недоумевающе покачивал своей хорошенькой головкой. Тогда он стал пояснять нагляднее, сначала указывая на себя, потом в сторону сакли:

— Вот там Ахмет… Там Гассан… и Селтанет, и Али, а ты кто? Я хочу знать твоё имя, чтобы благословлять тебя, нежданный, Богом посланный ангел! Хочу помолиться за тебя в эту мою последнюю ночь! Скажи же твоё имя!..

Мальчик вдруг понял его и, весело, чуть слышно рассмеявшись, быстро замотал головою:

— Яхши! Яхши! Поняла! Поняла! Моя поняла, — с трудом вспомнила она слышанную от русских фразу. — Я — Патимат! Девушка — Патимат! Прощай, урус, мне поздно.

И с этими словами, быстро вскочив на ноги, она со скоростью кошки скрылась в сгущённых сумерках ночи…